З життя
Пусть поживёт без тебя — может осознает потерю. А ты, сын, не волнуйся, мама всегда поддержит…

“Пусть поживёт одна — авось поймёт, кого потеряла. А ты, сынок, не горюй, мать за тебя горой встанет…”
— Ну что, Галина, твой Игорек от супруги сбежал, да?
— Сбежал. И что теперь? По всему району трезвонить будешь? — отрезала Галя, поправляя платок на волосах с проседью.
Игорь с Надеждой прожили вместе чуть больше трёх лет. Совсем недавно у них родилась крошка — долгожданная внучка, о которой Галина грезила годами. Беда лишь в том, что Игорь остался тем же маменькиным сынком — витал в фантазиях, был избалован её опекой и вечным всепрощением.
— На фиг мне жена? — говаривал он ещё пару лет назад. — Одни нервы. Бабы все одинаковые — сядут на шею и тащи их, да ещё и угождай.
Галя только отмахивалась — лишь бы сын был рядом. Работать он не горел желанием, но ей хватало — дома сидит, под крылом. Какая разница, что под сорок — всё равно кровиночка.
Но однажды, будто одумавшись, Игорь объявил: женюсь. Привёл Нинку — скромную, тихую, с глазами, в которых больше сомнений, чем уверенности. Галина выбор одобрила — не ветреная, хозяйка. Даже купила им маленький дом в соседней деревне.
Сначала всё шло более-менее. Вот только Игорь к семейной жизни оказался не готов. Работал где придётся, чаще сторожем, а потом и вовсе устроился на кладбище — “там хоть не командуют”.
— Не могу, мам, она меня достаёт! — жаловался он Гале. — То работа не та, то денег мало, то баню новую ставь.
— Ох, Игорек, — вздыхала Галина. — Не жена тебе попалась, а наказание. Живи у меня, пусть сама помается.
Игорь начал метаться: то к Наде, то к матери. Возвращался с обидой и брюзжанием. А та самая тихоня Надя вдруг заговорила — кричала, плакала, не сдерживалась. И в один из таких скандалов Игорь, хлопнув дверью, ушёл “навсегда”.
— Достала! — заявил он, усаживаясь за материнский стол. — Вообразила, что я не мужик, раз денег мало! Пусть сама ребёнка кормит и пеленает. Я ей больше ничего не должен!
— Верно, сынок. Нашлась цаца! Иди, щей поешь, я наварила — как ты любишь.
О дочке он вспоминал редко. Говорил: накормил, уложил — разве это трудно? А Надя вернулась к родителям. Галина и ей в спину бросила:
— Чего приперлась? Дом дали, мужа дали, а тебе всё не так. Терпи, как терпели мы!
Соседки судачили: мол, у Игоря дочь растёт, а он будто не в себе — дома сидит, телевизор пялит.
— Галя, ты б хоть внучку проведала, — заметила однажды соседка. — Надя одна с ребёнком, родители помогают, а вы будто и не родня.
— Врёт она тебе! — отмахнулась Галина. — Не смогла с мужем жить — пусть мучается. А внучку… я отсужу. Моя кровь!
— Да ты что? У матери ребёнка отнимать? Твой Игорь даже работы не имеет, только на диване лежать горазд!
— Не ври! Он просто… передышку взял. Одумается — и за дело возьмётся.
Но годы шли, а Игорь всё лежал. Ни работы, ни стремлений. Только нытьё про “стервозных баб” да жалобы на весь мир.
— Игорь, сходи к Наде, дочку повидай, — как-то робко предложила Галина.
— Ты о чём, мам? Опять начнёт: “ты тот, ты этот, денег нет”. Надоело. Я для себя живу!
И только тогда до неё дошло. До костей. До самой глубины.
— Хватит, сын, — сказала она однажды. — Уже стыдно перед людьми за тебя. Если Надя на алименты подаст — сам разбирайся. Я больше не прикрываю. Тебе не ребёнок.
Поздно. Слишком поздно. Она поняла — растила не мужчину, а обиженного на всех ребёнка. Надя, тем временем, вышла замуж вновь. За спокойного, крепкого мужика. Девочку он принял как родную. А Игорь?.. Остался с матерью. Без семьи, без целей, без желания что-то менять.
Материнская любовь — слепа. Порой настолько, что не видишь, как растишь чужого, ленивого взрослого, который уверен: весь мир ему обязан.
