З життя
Бабушка, изменившая судьбы

Прабабушка, которая всё перевернула
Катя устроила своего плюшевого мишку на диване и строго пригрозила ему пальцем:
— Сиди смирно, а то приедет пра-ба-бу-шка и займёт твоё место!
Ольга, услышав ворчание восьмилетней дочки, улыбнулась, не отрываясь от мытья окон на кухне. Настенные часы с фигуркой жар-птицы мерно тикали, отсчитывая минуты до приезда её бабушки, Антонины Семёновны, которой недавно исполнилось восемьдесят четыре.
Впервые за десять лет Антонина Семёновна решилась на такое путешествие — через всю страну, чтобы обнять внучку и впервые увидеть правнучку.
Раньше Оля жила с ней в маленьком уральском городке, вместе с родителями и бабушкой. Но в 2005 году уехала, вышла замуж, обосновалась на новом месте. Мама Оли приезжала почти каждый год, а бабушка, уже тогда не молодая, всё ждала, что внучка с семьёй навестит её.
Но жизнь молодых съедали ипотека и работа. Отпуск был редкостью, и поездку на малую родину откладывали снова и снова.
В этом году ждали Олину маму, но вместо неё решилась приехать Антонина Семёновна — в свои восемьдесят четыре, с больным сердцем, с ноющими ногами, через тысячи километров.
— Мам, зачем нам прабабушка, если есть бабушка Люба и бабушка Галя? — заявила Катя с детской прямотой, скрестив руки.
— Как зачем? Она моя бабушка, а твоя прабабушка. Едет к нам в гости, чтобы повидаться. Я же тебе о ней рассказывала!
Катя сморщила носик:
— Она же ста-ра-я!
Оля созванивалась с Антониной Семёновной, и, когда Катя подросла, давала ей трубку, чтобы они могли поговорить. Были и фотографии. Но, как выяснилось, голос в телефоне и картинки не заменяли живого общения. Катя, ни разу не видев прабабушку, считала её просто «старушкой».
Оля хотела прикрикнуть, но сдержалась. Вина грызла её: за десять лет они так и не доехали до Урала. Она присела рядом с дочкой и начала объяснять:
— Да, она пожилая. Но она наша родная, как бабушка Люба и бабушка Галя. Так о старших говорить нельзя. Антонина Семёновна — удивительная женщина, ты её полюбишь.
Кажется, Катя поняла, но на душе у Оли остался осадок. Стыд за то, что дочь не знает прабабушку, за то, что сама не нашла времени навестить её.
В тот же день Оля получила посылку с почты. Отправитель — Антонина Семёновна. Странно, ведь она должна была приехать через пару дней. Дома, распаковав коробку, Оля обнаружила подарки и аккуратно сложенные вещи. Катя, крутившаяся рядом, первой заметила старинный веер, чуть пожелтевший, но изящный, будто из прошлой эпохи. Рядом лежали тонкие кружевные перчатки и, в отдельном пакете, пышное бальное платье.
— Ух ты! Что это? — Катя округлила глаза, трогая ткань.
— Не понимаю, зачем бабушка это отправила, если скоро сама приедет, — растерялась Оля.
— Это её? — Катя смотрела с недоверием. — Она что, танцевала, как я?
Платье, хоть и старинное, было роскошным, с тонкой вышивкой. Весь вечер Оля с Катей разглядывали вещи, гадая, что задумала бабушка. Катя влюбилась в веер, примеряла перчатки, хоть они и были велики, и мечтала о таком же платье для своих выступлений.
— Когда подрастёшь, сошьём тебе такое, — пообещала Оля, пряча улыбку.
Через три дня Сергей, Олин муж, поехал в аэропорт встречать Антонину Семёновну. Оля, вспомнив Катины слова про «старую», нервничала, боясь, как бы дочка не ляпнула что-нибудь лишнее.
— Девчонки, встречаем гостью! — весело крикнул Сергей с порога.
Оля сразу уловила в его голосе восхищение.
— Крутая бабуля, — шепнул он жене, подмигнув.
За его спиной стояла Антонина Семёновна: в строгом пальто, с маленькой шляпкой, в удобных сапогах, с изящной сумочкой в руках. Брови слегка подведены, глаза с тонкой стрелкой, губы накрашены безупречно. Оля с детства помнила её слова: «Губы должны быть безупречными, даже без зеркала». И у бабушки это выходило, как у настоящей артистки.
— Бабуль! — Оля бросилась к ней, сдерживая слёзы.
После долгого перелёта Антонина Семёновна выглядела уставшей, но её глаза светились такой теплотой, что могли согреть самый холодный вечер.
— Родная моя, — бабушка раскрыла объятия.
— Ну, я на работу, а вы тут без меня, — улыбнулся Сергей, уходя.
В прихожей Катя разглядывала гостью, всё ещё не решаясь подойти. Антонина Семёновна, заметив правнучку, смотрела на неё с нежностью, но не спешила обнимать, чувствуя её смущение. Смеясь, она прошла в гостиную, опираясь на Олю.
— Дорога, знаешь, не для моих лет, но я так хотела вас увидеть, что сил ждать не осталось. Раньше бы приехала, но этот перелом… в мои-то годы…
— Бабулечка, это нам стыдно, — вздохнула Оля. — То работа, то Катя родилась…
— Всё понимаю, родная, не переживай. Присяду, отдохну.
— Может, приляжешь? А потом поужинаем…
— Ох, Олечка, я уже и не разберу, утро сейчас или вечер, смена поясов всё спутала…
Выпив чаю, Антонина Семёновна поправила волосы — русые, с седыми прядями — и сложила руки на коленях. Её взгляд не отрывался от Кати. Хотелось обнять правнучку, но она ждала, понимая, что девочка должна сама сделать шаг.
Катя, наконец не выдержав, спросила:
— Это твоё? — показала она на пакет с платьем.
— Моё, — улыбнулась бабушка. — В этом платье я танцевала на балу в честь пушкинской эпохи. Веер и перчатки тоже мои.
Катя замерла, пытаясь представить прабабушку молодой и танцующей.
— А зачем ты это прислала? — спросила Оля.
Антонина Семёновна гордо подняла голову:
— Хотела, чтобы вы узнали— Хотела, чтобы вы узнали меня не только как старушку, а как ту самую девчонку, которая когда-то кружилась в этом платье под звуки вальса.
