Вспомнила о своей любви

Как же так вышло, что я вдруг снова влюбилась в своего мужа… после ремонта. Шестнадцать лет брака. Это как старый халат: привычно, уютно, но уже не согревает.

Мы с Витей давно существовали в размеренном ритме: работа, ужин, редкие фразы перед сном. Не ругались, не выясняли отношений — просто жили. Ровно, спокойно, почти по-родственному. Без всплесков, без безумных страстей. Порой казалось, мы как два дерева в лесу: корни переплелись, а кроны давно тянутся в разные стороны.

Пока не начали ремонт.

Затеяли мы его не просто так. Наш Илюшка впервые уехал в лагерь на Черное море. На две смены! «Мама, я уже большой!» — гордо заявил двенадцатилетний сын, запихивая в рюкзак кроссовки с мигающими подошвами. Мы с Витей стояли на перроне и махали уходящему поезду, а вернувшись в пустую квартиру, осознали: теперь только мы и эти стены, помнящие нас совсем другими.

Чтобы не мешать рабочим, сняли однокомнатную на окраине, а в нашей «двушке» поселились чужие люди — шумные, пропахшие краской и потом. Среди них был Николай.

Высокий, с мозолистыми руками и холодным взглядом. Он напоминал молодого Витю — тембром голоса, привычкой щуриться, когда думает. Но если мой муж даже в гневе говорил тихо, то Николай орал на жену по телефону так, что стало стыдно за него. Впервые услышала, как мужчина может так разговаривать с женщиной, родившей ему двоих детей. Сквозь зубы, с раздражением, будто она ему что-то задолжала. А потом выяснилось, что у него ещё и любовница.

Однажды я зашла за забытыми чертежами и застала его в зале с молоденькой девчонкой. Она визжала от смеха, пока он рассказывал похабный анекдот. А потом схватил её за талию и прижал к неоштукатуренной стене.

И тут меня вдруг пронзило.

Не за неё — за себя.

А вдруг у Вити где-то есть такая же дурочка, млеющая от его внимания? Вдруг он тоже давно живёт на две жизни, а я — последняя, кто об этом догадается?

Тем вечером я пристально разглядывала мужа за ужином. Искала в его глазах то же самое — равнодушие, усталость, желание сбежать. А он вдруг спросил:

— Ты как, сильно устаёшь от этого бардака?

Тем временем рабочие содрали старые обои в нашей хрущёвке, и под слоем бумаги проступили следы наших первых лет. Вот розовое пятно. Это мы с Витей, пьяные от шампанского, праздновали новоселье. Он поднял меня на руки, я закричала, бутылка выскользнула — и половина напитка оказалась на стене.

А вот вмятины от гвоздей — следы той самой полки, которую Витя мастерил все выходные, пока я гостила у родителей. «Не заходи!» — кричал он из-за двери, а я смеялась и топала ногами от нетерпения. Полка вышла кривая, но простояла десять лет.

…Через три дня мы поехали выбирать обои.

Вита, всегда перекладывавший на меня все решения, вдруг оживился. Внимательно сравнивал оттенки, спрашивал: «Какие тебе нравятся?» Не спешил, не экономил — выбирал. Для нас. Для нашего дома. Проводил пальцами по образцам, уточнял:

— Как думаешь, этот перламутр будет переливаться при свете лампы?

Когда дошли до спальни, он вдруг потянулся к нежно-голубым обоям с едва заметным серебристым узором.

— Как в той гостинице в Геленджике, — пробормотал.

Я ахнула: ещё до свадьбы, в наш первый совместный отпуск, мы до рассвета просидели на балконе, слушая море. Стены там были точно такого же оттенка.

Потом был мебельный магазин, где он настоял на кресле с высоким изогнутым изголовьем — «чтобы ты могла читать при хорошем свете».

— Откуда ты знаешь, что мне это нужно? — спросила я.

— Я же живу с тобой шестнадцать лет, — он усмехнулся. — Должен был что-то запомнить.

В его голосе не было раздражения, только тихая, тёплая нежность. Та самая, из наших первых лет. И тогда я поняла: он всё ещё любит меня. Просто это чувство затерялось среди быта, среди дней, похожих один на другой.

Но оно никуда не делось.

— Давай в спальне сами поклеим, — неожиданно предложил Витя, когда ремонт уже подходил к концу.

Я замерла.

— Ты же ненавидишь клеить обои…

— Ненавидел, — он ухмыльнулся. — Но для нашей первой квартиры терпел, помнишь?

Да, под грузом лет, под слоем быта, под привычкой — всё ещё живёт тот самый парень, который через пол-Москвы носил мне кофе в термосе. Просто мы забыли, где спрятали друг друга.

…И вот мы стоим посреди спальни, и Витя снова, как много лет назад, путает верх и низ обоев:

— Чёрт, — бормочет он, — почему они всегда одинаковые с обеих сторон?

Я смеюсь и подаю ему новый лист. За окном июльский дождь, а в голове — воспоминания. Вот мы красим стены в первой квартире, и Витя случайно ставит ладонь на свежую краску. Вот мы в родительском доме, где он тайком переклеивает обои в моей девичьей комнате, пока я в общаге.

— Главное, чтобы к 25-му закончили, — говорю я. — Илья приезжает.

Вита кивает и вдруг берёт мою руку, перемазанную в клее.

— А помнишь, как мы в школе у него обои клеили?

Как забыть. Мы, ответственные родители первоклассника, вызвались вдвоём поклеить обои. Стены были покрыты краской, и мы не знали, что её надо счищать. Наутро все полосы, будто насмехаясь, отклеились. Пришлось срочно снимать шпателем краску и переделывать всё заново.

— Ну мы тогда дали маху, — улыбаюсь я, размазывая клей по полотну.

Вита фыркает:

— Ты тогда клялась, что больше никогда…

— …и вот, пожалуйста, — заканчиваю я.

Его руки, ставшие грубее за эти годы, аккуратно разглаживают каждый сантиметр. Пальцы помнят движения, хоть прошло столько лет.

— Только бы не отклеились, — бормочет он, и мы оба вздрагиваем, вспомнив тот злополучный класс.

— Теперь-то у нас опыт есть, — шучу я.

Вита прижимает последний уголок, и вдруг понимаю: мы ведь не просто ремонтируем квартиру. Мы готовим дом к возвращению взрослеющего сына. И себя — к новой жизни, где мыИ когда дождь за окном стих, а последний лист обоев лег ровно и крепко, мы с Витей стояли посреди комнаты, держась за руки, и понимали, что самое важное в жизни — это не стены, а те, кто с тобой под одной крышей.