Носки сына и их волшебные дыры

В тот вечер, когда мой сын Артём со своей женой Полиной пришли ко мне на ужин, я, как всегда, приготовила всё по высшему разряду: щи, гречку с гуляшом, винегрет — всё, что он обожает. Но когда Артём снял ботинки в прихожей, у меня чуть сердце не остановилось — на обоих его носках зияли дыры, откуда нагло торчали пальцы, будто бы издеваясь надо мной! Я застыла на месте, словно меня ударили обухом по голове. Неужели это мой сын, которого я растила, одевала, учила аккуратности, ходит в таком виде? И где, простите, были глаза у его жены? Понимаете, это же просто переходит все границы! До сих пор не могу отойти от этого зрелища, и мне нужно выговориться, иначе взорвусь от негодования.

Я, Людмила Петровна, всю жизнь старалась, чтобы мой Артём ни в чём не нуждался. Вязала ему свитера, покупала самые качественные сапоги, даже когда приходилось экономить на себе. Он вырос, стал программистом, женился на Полине — девушке, которая вначале казалась мне милой и хозяйственной. Живут в своей квартире, оба работают, вроде всё у них хорошо. Я не вмешиваюсь в их жизнь, но иногда приглашаю на ужин, чтобы увидеться, побаловать домашней едой. И вот, пожалуйста, меня потрясает вид его носков! Это не просто дыры — это крик о помощи, сигнал, что в их доме что-то пошло кувырком.

Всё началось, когда они вошли в квартиру. Я, как обычно, суетилась, расставляла тарелки, разогревала гуляш. Артём снял ботинки, и я краем глаза заметила его ноги. Сначала подумала, что зрение подводит — не может быть, чтобы мой всегда опрятный сын надел такое рваньё. Но нет, это были носки, словно побывавшие в центре Чернобыля — дыры по бокам, пятки стёрты, а пальцы выглядывают, будто просятся на волю. Я замерла, даже вилку уронила. Полина, заметив мой взгляд, усмехнулась: «Ой, Людмила Петровна, это он сам, я ему сто раз говорила купить новые». Сам? А ты, родная, чем занималась?

За ужином я не могла сосредоточиться. Смотрела на Артёма, который уплетал щи, и думала: как он дошёл до жизни такой? Я ведь воспитывала его не для того, чтобы он ходил, как бомж. А Полина сидела, болтала о своей работе, будто ничего не случилось. Не выдержала, спросила: «Артём, сынок, что с твоими носками? Это же позор!» Он смутился, пожал плечами: «Мама, ну что ты, просто старые, забыл выкинуть». Забыл? А Полина добавила: «Людмила Петровна, он сам их выбирает, я же не контролирую его шкаф». Не контролируешь? А кто же должен следить за мужем, если не жена?

Я старалась держаться, но внутри бушевал ураган. После ужина, когда Полина ушла в зал, я шёпотом спросила Артёма: «Сынок, у вас что, рублей на носки не хватает? Или стирать некому?» Он лишь отмахнулся: «Мама, не придумывай, всё в порядке. Прощел». Прощел? Да эти дыры видно с МКС! Хотела поговорить с Полиной, но побоялась, что она опять отшутится. Вместо этого полезла в комод, достала новые носки, купленные ему на 23 февраля, и сунула: «Надень, а то глаза режет». Он улыбнулся, поблагодарил, но я видела — ему плевать.

Проводив их, я не могла уснуть. В голове вертелось: как же так? Полина, конечно, работает, устаёт, но разве это повод? Я в её годы и на заводе стояла, и дом держала, и за мужем следила, и ребёнка поднимала. А ей что, сложно кинуть носки в стирку или купить новые? В «Пятёрочке» их — на любой кошелёк! Или теперь это модно — ходить, как босяк? Вспомнила, как Полина всегда ухожена, с безупречным маникюром, а мой сын — в носках, которые разваливаются. Да это же не просто носки — это символ! Символ того, что ей, похоже, наплевать на мужа.

Наутро позвонила подруге Лидии, чтобы излить душу. Она выслушала и сказала: «Люда, не твоё дело. Они взрослые, сами разберутся». Взрослые? А кто тогда разберётся, если Артём ходит, как беспризорник? Лида добавила: «Может, Полина не считает это своей обязанностью. Сейчас женщины иначе мыслят». Иначе? Я не против, пусть строят карьеру, но элементарная забота — это что, уже пережиток? Я не требую, чтобы она каждый день пироги пекла, но носки-то можно заштопать!

Решила поговорить с Полиной. Позвала на чай без Артёма. Сказала: «Полина, прости, если лезу, но как ты допускаешь, чтобы Артём в таком ходил? Это же твой муж». Она удивилась: «Людмила Петровна, он взрослый, сам решает, что надеть. Я ему тысячу раз говорила купить новые». Взрослый? А ты слепая, что ли, не видишь дыр? Намекнула, что жена должна следить за такими вещами, но она лишь улыбнулась: «У нас равные права, я за его шкафом не слежу». Равные права? Это когда один в рванине, а второй — в новеньких кроссовках?

Теперь я в раздумьях. Часть меня хочет купить Артёму целый ящик носков и самой их стирать, чтобы не позорился. Но другая часть понимает — это не моя забота. Они должны разобраться сами. Предложила сыну: «Артём, если с деньгами туго — скажи, помогу». Он рассмеялся: «Мама, да всё нормально, просто носки старые, выброшу». Выброшу? А что мешает сделать это сейчас? Не понимаю, как достучаться до Полины. Может, она правда считает, что это не её дело. Но мне больно видеть сына таким. Будто я где-то недоглядела, не научила его ценить себя.

Пока просто стараюсь не вмешиваться. Зову их на ужины, подсовываю Артёму новые носки, но внутри всё клокочет. Это не просто дырявые носки — это знак, что в их семье не всё гладко. И я не знаю, как это исправить, не испортив отношения. Но одно ясно точно: мой сын заслуживает лучшего, чем демонстрировать миру свои пальцы. А Полине стоит задуматься, что значит быть женой. Или теперь и этому ей нужно учить?