«Развод — не стыд, стыд — жить в несчастье»

«Развод — не конец света. Концом света было мое замужество»

— Как ты можешь даже думать о разводе? Это же пятно на всю семью! — голос матери в трубке был резким, как зимний ветер. Каждое ее слово впивалось в сердце, словно иголка. О каком пятне она говорила? Разве позор — в том, чтобы перестать быть несчастной? В том, что обещания юности рассыпались, как песок между пальцев?

Мать твердила заезженную пластинку: «В нашем роду никто не разводился! Раз вышла замуж — терпи! Ты сама его выбрала, вот и живи с ним!» Сестра лишь поддакивала, бездумно повторяя: «Все так живут. У всех проблемы. Лишь бы люди не смеялись!» Но я больше не могла. Я больше не хотела.

Да, это был мой выбор. Только мой. Пять лет назад я вышла замуж за Дмитрия — казалось, он был тем самым человеком, от которого кружится голова. Мягкий, хозяйственный, с лукавой улыбкой. Я была уверена — мы идем в одну сторону. Но иллюзии развеялись, как туман на рассвете.

Уже через год я поняла — ошиблась. Он был не мягким, а безвольным. Не хозяйственным, а вялым. Не спокойным, а равнодушным ко всему, кроме банки пива и футбола. Каждый вечер — диван, телефон, бутылка. Сперва я убеждала себя, что это уют. Потом осознала — ему просто нечего больше предложить.

Он запер меня в четырех стенах, запрещал видеться с подругами, даже в магазин одной не выпускал. Я думала — ревность, знак любви. Теперь ясно — ему было удобно. Я всегда рядом, всегда под контролем, всегда на подхвате. Принеси, подай, убери, накорми.

Когда-то он казался мне сильным, уверенным в себе. А оказался — слабым, без амбиций. Ни разу не попытался вырасти, не стремился к лучшему. Проще ныть, обвинять начальство, жаловаться на судьбу.

Я пыталась что-то изменить. Говорила, уговаривала, предлагала. Но это было как стучаться в глухую стену. Он не слышал, не хотел слышать. Ссоры, обиды, ледяное молчание. Всё по кругу. А потом — две полоски на тесте.

На время он преобразился — нашел новую работу, стал внимательнее. Я поверила, что всё исправимо. Но иллюзия длилась недолго. Вскоре всё вернулось. А я осталась одна — с младенцем на руках, в четырех стенах, с чувством, что медленно задыхаюсь.

Подруги исчезли — я сама отрезала себя от них, боясь его гнева. Осталась лишь мать. Но вместо поддержки — лишь упреки. «Ты придумываешь. Он не бьет, не пьет запоями, работает. Чего тебе не хватает? Не монстр же!» А я думала — разве нужно, чтобы он был монстром? Разве мало того, что с ним я умираю по кусочкам?

Когда я впервые заговорила о разводе, сыну был год. Мать отрезала: «Это гормоны. Пройдет. Тем более ты в его квартире, работы нет. Я тебя к себе не пущу — живи с мужем и не выдумывай». И снова — терпи, стыдись, молчи. А то, что я задыхаюсь, — это не стыдно?

Со временем стало только хуже. Денег не хватало, но виновата всегда была я — «слишком много тратишь». Он не помогал ни с ребенком, ни по дому. Мог устроить скандал из-за немытой тарелки, когда я валилась с ног. Мать советовала: «Выйдешь из декрета — станет легче». Но когда я снова заикнулась о разводе, она взорвалась: «Ты совсем сдурела? Разведенка с ребенком! Хочешь вырастить беспризорника? Сестра твоя терпит побои — и ничего, живет!»

Я смотрела на сестру и не понимала — когда мы перестали быть людьми? Когда стали считать страдание нормой? Да, у нее хуже. Но разве это делает мою боль менее важной?

В последние месяцы Дмитрия будто подменили. Он всё чаще бросал: «Не нравится — вали». Он знал, что мне некуда идти. Мать — отреклась. Аренда — не по карману. Ребенка оставить не с кем. Он чувствовал власть и наслаждался ею. А я теряла себя.

Но недавно я позвонила бывшей начальнице. Разговор вышел долгим, откровенным. Она сказала: «Вернешься — найдем выход, даже с ребенком». Осталось решить вопрос с жильем. И если всё получится — я уйду. Наконец-то уйду.

Мне плевать, что скажет мать. Плевать на родню, на сплетни, на их «стыдно». Я устала ломать себя. Я хочу жить. Хуже уже не будет — я знаю, что такое ад. А теперь я просто хочу счастья. Пусть с нуля. Зато — свободная.