«Свекровь открыла тайну происхождения внука и отвернулась от нас»

Если бы мне кто-то сказал, что одна фраза способна разрушить всё: любовь, заботу, планы и годы близости — я бы рассмеялась. Но теперь живу с этой правдой, как с ножом в сердце, который не вытащить. Всё из-за ребёнка. Нашего сына. Её внука. Которого она обожала — до той минуты́, пока не узнала, что он «не её кровь».

Мы с Серёжей поженились, когда мне было двадцать два, ему — двадцать шесть. Молодые, бесшабашные, полные мечтаний. Хотели большую семью, трёх детей. Не ждали, хоть и ютились в съёмной однушке в Нижнем Новгороде, считая каждую копейку, позволяя себе разве что пиццу раз в месяц. Но мы были счастливы. По-настоящему.

Прошёл год, другой — а беременности всё не было. Пошли по врачам. У меня всё в порядке, а у Серёжи… приговор. Бесплодие. Объехали пол-России, консультировались даже в питерской клинике. Вердикт один. Он сник. Предлагал развестись: «Найди себе нормального мужика». Но я выбрала его — не как отца, а как спутника жизни. Решили: ребёнок будет от донора.

Путь был нелёгким, но врачи помогли — подобрали донора, внешне похожего на Серёжу: тот же разрез глаз, рост, даже улыбка. Я ни секунды не сомневалась.

Свекровь, Антонина Васильевна, с самого начала рвалась в бой. Каждую встречу: «Ну что, Леночка, когда уже внуков нянчить?» Ликовала, когда узнала о беременности. Закатила пир горой, таскала мне солёные огурцы и вязаные пинетки. Даже в ЖК со мной сидела, будто её очередь. Я тогда поверила, что нам повезло с ней.

Когда родился наш Алёшка — в честь Серёжи — свекровь чуть крыша не поехала от счастья. Стала бабушкой-наседкой: распашонки, погремушки, целый зоопарк плюшевых. Однажды даже с моей матерью поругалась — кто первый возьмёт внука на ручки. Потом пили чай, смеялись. Как в добром фильме.

Про донора знали только мы. Но Алёшка — вылитый отец. Свекровь приговаривала: «Серёжа, да это же твоя копия!» Муж молча улыбался, а я шептала:
— Может, скажем?
Он качал головой: «Потом». Боялся осуждения.

Шли годы. Сын подрастал, свекровь таскала ему подарки, причитала: «Внук у меня пока один — вот и балую!» Но это «пока» резало слух.

А потом она завела пластинку: «Когда второго ребёнка ждать? Алёшке же скучно одному!» Подмигивала, будто шутила, но я-то видела — она серьёзно.

Терпела. До того дня, когда она пришла с очередным мишкой и напомнила: «Пора бы и братика Алёшке».

— Антонина Васильевна… Алёша родился от донора. Серёжа бесплоден. Второго ребёнка у нас не будет.

Тишина. Лицо свекрови превратилось в маску. Она глянула на Алёшку, потянувшего её за рукав, и… отстранилась. Без слов. Взяла сумку и вышла.

Я рассказала мужу. Он прошептал:
— Всё, началось…

Неделю — ни звонка, ни смс. Серёжа сходил к ней — вернулся серый. Говорила о погоде, о соседях, но ни слова — о внуке. Будто его не существовало. А через месяц выяснилось: квартиру оформила на племянницу. Хотя год назад клялась: «Всё — Алёшке!»

Недавно сын спросил:
— Мам, а баба Тоня меня больше не любит?

Я сглотнула ком в горле. Серёжа винит меня: мол, надо было молчать. Но я не могла.

Остаётся верить, что любовь всё же сильнее гордыни. Что однажды она постучит, обнимет Алёшку и скажет:
— Ну что, солнышко, как дела?

Потому что семья — не про кровь. А про тех, кто рядом. Может, она ещё вспомнит…