Любовь прошла мимо: Жизнь с женщиной, разрушающей меня ежедневно

Когда любовь прошла стороной: Я жил с женщиной, которая пожирала меня по крупицам

Слишком долго я хранил молчание. Молчал, потому что моя боль казалась ничтожной на фоне чужих драм. Молчал, потому что верил — мужчине положено терпеть. Но вот мне уже под шестьдесят. Тридцать лет брака за спиной, а внутри — лишь изношенность, горечь и пустота. Прожитая жизнь, но без счастья. Не дом — каменный мешок. Не семья — бесконечная битва. Под одной крышей, но на разных планетах. Вместе, но каждый день — борьба за право дышать. И, кажется, менять уже ничего нельзя.

Я женился по расчёту. И заплатил за это собственной душой

В двадцать восемь родители уговорили меня взять в жёны Ларису. Твердили: «Хватит болтаться, она — дельная, из хорошей семьи, не подведёт». Я не любил Ларису. Но тогда думал: любовь — для романтиков, а в жизни важна твёрдая почва. Мы расписались. И начался кошмар.

Лариса быстро показала, кто здесь хозяин. Унижала при гостях, язвила перед роднёй. На людях — милая хозяюшка, дома — ледяная стена. Могла на людях сказать: «Какой он у меня внимательный!», а за закрытой дверью швырять тарелкой и шипеть: «Ты — пустое место! Тряпка!»

Её бесило всё: как я сижу, как ем, как смотрю в окно. Но я молчал. Терпел. Ради детей. Чтобы у них был целый дом. Надеялся — станет легче. Не стало. Стало невыносимо. Мы не жили — влачили дни. Даже дворовые собаки ладят лучше, чем она со мной.

Когда дети уехали — началась настоящая пытка

Сыновья выросли, зажили своими семьями, и тогда маски отпали окончательно. Лариса перестала притворяться. Я пристроил к дому каморку — и переселился туда. Не стало общих ужинов, разговоров, даже взглядов. Делили только кухню и холодильник. Она подписывала контейнеры с едой, чтобы я не трогал её запасы. Смешно? Вроде один дом, а будто соседи по коммуналке.

Я ел в одиночестве. Засыпал один. Просыпался — с той же каменной тоской. А когда знакомые говорили: «Вы с Ларисой — пример для всех!», мне хотелось зарычать. Если это и пример, то только тюремной камеры.

Каждый её день начинался с укора, а заканчивался плевком в душу

Если Лариса была дома — воздух густел от яда. Она могла начать с: «Опять мусорное ведро переполнено, бездарь!» — и закончить тем, что я украл у неё лучшие годы. «Ты — ноль! Ты мне всю жизнь ломал!» — её коронная фраза. Я пытался молчать. Думал — замолчит. Но нет. Её злость не знала усталости. Ей нужна была жертва — и я всегда под рукой.

Однажды услышал, как она шептала подруге по телефону: «Он — как старый шкаф. Стоит и не скрипит». Тогда я впервые понял: меня уже нет. Меня стёрли. И хуже всего — уйти некуда. Дом строил своими руками. Пахал, растил сыновей, копил каждую копейку… А теперь — должен глотать, чтобы не остаться под забором.

Зачем я ещё здесь — сам не понимаю

Уйти? Куда? У детей — свои войны. Они давно живут отдельно. Заезжают редко, а если и заходят — делают вид, будто у нас всё хорошо. Им так легче. А мне — всё равно. Я просто жду. Жду, когда это конец. Жду, когда перестану стискивать зубы от горечи. Когда исчезнет эта злоба, когда не придётся отбиваться от той, что стала чужим человеком.

Может, пишу это не для себя. А для тех, кто ещё у распутья. Умоляю — не женитесь без любви. Не живите с тем, кто вас душит. Не жертвуйте собой ради картинки. Дети вырастут. А вы останетесь. Наедине с тем, кто вас ненавидит. И однажды осознаете — вся жизнь прошла мимо. Как у меня.