Умолял о ребёнке, но сбежал к маме, едва сыну исполнилось три месяца.

Раньше я думала, что жизнь — это как в сказке, а оказалось — сплошная быль. Звали меня тогда Аграфена, а мужа — Дмитрий. И был у нас сынок маленький, всего три месяца от роду. А Дмитрий… Ну да ладно, не буду забегать вперёд.

Всё началось с того, что Дмитрий умолял меня родить. Говорил, что без ребёнка жизнь — не жизнь, что он готов, что будет опорой. А как только наша Ванечка появился на свет — так и потянулись тёмные деньки.

Познакомились мы с ним в Твери, где оба и выросли. Три года прожили душа в душу, ну как у людей — мелкие ссоры, да и только. Только вот я знала: дитя — не игрушка, надо сперва крышу над головой получше, да копейку отложить. А он, как избалованный маменькин сынок, твердил одно: «Давай, Груня, да чего тянуть-то?» Как будто ребёнок — это щенок, которого можно на цепочку посадить и забыть.

А потом его двоюродная сестра Машенька родила, и Дмитрий с ума посходил. Всё твердил: «Вот у них как здорово, а у нас-то когда?» Я пыталась объяснить — мол, одно дело в гостях дитё подержать, другое — ночами не спать, да живот ему гладить, да с температурой сидеть. А он отмахивался: «Да ты как про войну рассказываешь!»

Родня, конечно, своё добавила. И свекровь, и моя матушка — все как один: «Роди, мы поможем!» Ну и родила.

Пока я ходила беременная, Дмитрий был — загляденье. И суп варил, и полы мыл, и на УЗИ ходил, и в живот целовал — весь в заботах. Я-то думала: вот он, мой защитник. Ан нет.

Как только из роддома приехали — началось. Ванечка кричал, не умолкал. Я круги по комнате наматывала, песни пела, а Дмитрий… Дмитрий злился. Сначала ворчал, потом стал поздно с работы приходить, а потом и вовсе — сумку собрал.

«Пойду к маме, — говорит. — Выспаться надо. Не могу я так. Не развожусь, просто устал. Вернусь, когда он подрастёт».

Так и ушёл. А я осталась — с младенцем на руках, с грудью, полной молока, да с сердцем, что в клочья рвётся.

Наутро свекровь звонит: «Грушенька, — говорит, — не серчай. Мужики они такие, с младенцами не справляются. Я зайду, помогу».

А мама моя, как услышала, так и вовсе: «Не спеши рубить, дочка. Не к другой же ушёл, а к матери. Значит, одумается».

А я не знаю, хочу ли, чтобы он одумался. Ведь это он уговаривал, он клялся, он хотел ребёнка. А как только этот ребёнок появился — сбежал.

Теперь всё на мне. И Ваня, и дом, и усталость, и страх. И одна мысль не даёт покоя: если в самое трудное время он сдался — что же будет дальше?…